Колесникова Г.И. Персональный миф как литературное произведение в личностнокультуральном аспекте//Проблемы интерпретации в лингвистике и литературоведении: сб. ст. Третьих Филолог. чтений / НГПУ. – Новосибирск, 2002
Персональный миф как литературное произведение
в личностнокультуральном аспекте
Колесникова Г.И.
Все религии мира используют язык символов как словесного, так и зрительного ряда. Однако подобное сознательное применение символов является лишь одним из аспектов психологического феномена большой важности: человек сам создает и воспроизводит символы - бессознательно и спонтанно – в форме сновидений, которые он, далеко не всегда, может интерпретировать. Таким образом, сновидения предстают как часть реальности, происхождение которой носит личный характер, а характерологической особенностью является соединение, в той или иной форме, личностных мифов с архетипическими моментами, построение мифологических схем в соединении с утонченной эстетической рефлексией.
Исходя из определений данных в философском словаре под реальностью мы будем понимать «вещественность, онтологическое бытие-в-себе, т.е. в-себе-бытие, абстрагированное от его рефлексированности, выводимой из познавательной связки реальности и приписываемой всему тому, что может возникнуть и возникло во времени, что существует и является преходящим в реальность и принадлежит последним вещам, которые не нуждаются в доказательстве» и, следовательно, «сновидческой реальностью» для нас будут те события, явления, переживания, образы которые возникают во время сновидений, а «реальностью бытия» все то, что существует в мире, «бытие в мире», где «мир», в экзистенциальном его понимании – «есть то, что образует «мировость» существования, как бытие человека в мире есть то, в чем совершается человеческое существование». Сновидческая реальность, в этом процессе, заостряет грани образа личности, ее опыта, чтобы воссоздать многогранность, многомерность человеческого во всем его объеме. И, фактически, формирование и развитие личности, в экзистенциальном смысле, происходит между сновидческой реальностью и реальностью бытия, не противопоставляясь им и ни с одной из них не отожествляясь. Это интегральный процесс, заключающийся в движении к жизне-мысле-образному синтезу. Смысл этого процесса состоит в выделении авторского Я в культурной расчлененности окружающих миров: сновидческого и бытийного. Но эта «расчлененность» является в свою очередь той необходимой предпосылкой сложно-расчлененной целостности, которая рождается в личностно-философском творчестве, в котором всегда между образом, понятием и действительностью, между субъектом и объектом остается зона несоответствия, существующего дискомфорта - в виде рефлексии, критики, комментария, трагического осознания отчужденности или ироничной игры отстранений. Но понятийно-логические формы, на пути экзистенциального поиска, чересчур тесны для творческого сознания личности и центральным местом, главной сценой, на которую переносит индивид свои устремления, становится сновидческая реальность. И она вбирает в себя реальность бытия, в котором живет индивид, но уже перевоплощенном, многоликом виде: автора-героев-читателя. Таким образом, сновидческая реальность становится частью эстетики реальности бытия, чтобы потом – уже символически – разомкнуть ее и вобрать в свой незавершенный мир, переступающий все границы и условности. Предварением к осознанию существования этого процесса послужила теория Фрейда, которую впоследствии сменила юнганизация сновидческой реальности в психологии. Наиболее важным среди которых, в данном контексте, является представленный Юнгом пятый механизм – драматизация, так как сновидения, по своей природе, не только имеют классическую структуру литературного произведения (драмы, романа) с экспозицией, развитием фабулы, кульминацией и лизисом, но и драма, роман, сами по себе, включают в себя все механизмы, приписываемые Юнгом сновидениям.
Исходя из выше сказанного, мы считаем возможным воспринимать сновидения как некий творческий акт, совпадающий по своей сути с литературно-художественным творчеством, в котором личность проявляет себя в наиболее полной мере. И, с этой точки зрения, нам представляется вполне закономерным рассматривать сновидческую реальность и реальность бытия по законам литературного жанра, как некий «роман в романе» в котором сновидческая реальность и реальность бытия предстают как главы единого романа – экзистенциального пути личности. И эта наша гипотеза тем более правомерна, что сновидческая реальность и реальность бытия отвечают всем важным свойствам литературного произведение вообще и романа в частности, которым, по определению Бахтина, является «живой контакт с неготовой, становящейся современностью в соединении с эссеистическим стремлением к целостности, возникающий на месте той централизующей тенденции, которая раньше принадлежала мифологическому сознанию» и проявляющийся в отрицании отрицания сверхличностной и нормативной мифологии, и вместе с тем – наследовании ее цетрализующих и синтезирующих возможностей, которые теперь надлежит осуществлять сознанию индивида. И индивид, выступая одновременно и как автор, и как герой, и как зритель (читатель) реагирует на каждый момент создаваемого им произведения (жизни), на всех уровнях реальности (сновидческой и бытия). Причем эти реакции распадаются на реакцию автора на героя, героя на предмет (реакция-реакции), автора на отдельные проявления героя как на целую часть, на отражение автора в герое. Все эти реакции проявляются в отношении автора к герою в структуре активного влияния героя как целого, в видении его образа, в ритме его окружения, в интонационной структуре, в выборе смысловых моментов, в полноте внешнего образа, в фоне за его спиной, его отношении к событиям смерти и абсолютного будущего. Таким образом, на всех уровнях реальности происходит инкарнация смысла бытия – переработка мысли автора для соответствия с целым героя. А сознание автора выступает как некое сознание сознания (надсознание, сверхсознание), то есть как некое объемлющее сознание героя и его мир, так как в видении автора содержатся все моменты завершения целого произведения и того, что находится за его пределами. Сам же автор проявляется в самовысказываниях героя и познавательно-этической заинтересованности в событиях героя. Чтобы оценить и понять воспринимаемого подобным образом автора необходимо выбрать значимые завершающие события в сновидческой реальности и реальности бытия героя, принципиально трансцендентные его сознанию моменты и определить их активное единство. Живым воплощением этого единства и будет являться автор, противостоящий герою как носитель открытого и изнутри себя не завершенного жизненного события.
Анализируя сновидческую реальность подобным образом мы видим, что можем развивать свой анализ в двух направлениях: в первом: герой не автобиографичен автору, а рефлексия автора, вынесенная в него, действительно его завершает; во-втором: герой автобиографичен: усвоив завершающую рефлексию автора, его тотальную формирующую реакцию, герой делает ее моментами самопереживания и преодолевает ее. Такой герой не завершим, он внутренне перерастает каждое тотальное определение как неадекватное ему, он переживает завершенную целостность как ограничение и противопоставляет ей некую внутреннюю тайну, не могущую быть выраженной. И продолжая свое исследование в этом направлении мы видим, что каждый момент сновидения дан в реакции автора (сновидца) на него, которая объемлет собою как предмет, так и реакцию героя. И в этом контексте автор интонирует каждой подробности своего героя подобно тому, как в реальности бытия мы ценностно реагируем на каждое проявление окружающих нас людей.
Таким образом, мы можем сказать, что в сновидении в основе реакции автора на отдельные проявления героя (сновидящее эго) лежит единая реакция на индивидуума как целое, включающая в себя все его отдельные проявления, как в сновидческой реальности, так и в реальности бытия и имеющая значение для характеристики этого целого. Специфически-эстетической является эта реакция на целое, состоящая из автора, героя и зрителя, собирающая все познавательно-этические определения и оценки и завершающая их в единое и единственное конкретно-воззримое и смысловое целое, невольно подтверждая реальность существования кватерности - выделенного Юнгом архетипа по которому трем равнопорядковым составляющим всегда сопутствует некий четвертый их объединяющий, но не являющийся их суммой. Четвертая единица, - не участвующая в троичном (в частности христианском) вертикальном делении мира на Небесный, Земной, Подземный – добавляет к вертикали горизонталь. И, по мнению Юнга, которое мы разделяем, в четверичном делении внутренних образов и образов сновидений, в представлениях, организованных по принципу четверки, скрыта мандала, помогающая формированию индивидуальности человека и являяющаяся архетипической производной относительно образа независимой личности и ее сознания. Но мир сознания не есть конечная точка пути. Создавая собственную мифологему пути, интеллект тем самым создает и направление индивидуации, и ясную картину того, ради чего предпринято это внутреннее путешествие, поясняя скрытый смысл происходящего в сновидениях.
Рассматриваемые подобным образом сновидения, мы думаем, должны приниматься исключительно с точки зрения их собственной внутренней реальности, с полным уважением к их уникальной эмоциональной окраске, как к повествованиям, или текстам, позволяющим сновидцу осознать свой возможный выбор. И, подобное сокращение расстояний внутренней реальности и достижения цели, дает возможность личности приблизить дальнее до сиюминутного охвата в настоящем моменте, осознать и преобразовать его, соединив тем самым прошлое и будущее в единое целое, выводя его к внутренней сути. Ведь «каждый из нас лишь человек, лишь попытка, лишь нечто куда-то движущееся. Но двигаться он должен туда, где находится совершенство. Вовсе не к какому-то совершенному учению, а к совершенствованию самого себя»(Герман Гессе).
